Из данных проективных методик, направленных на выявление и анализ ранних детских воспоминаний, и материалов клинического интервью, следует, что в раннем опыте женщин-испытуемых интенсивность эмоционального опыта сексуального и физического насилия действительно высока и превышает таковую не только в среднем в популяции, но и среди пациентов с личностными расстройствами, выступивших как группа сравнения. Кроме того, опыт насилия у этих женщин часто сочетается с эмоциональной депривацией в виде разрывов важнейших для ребенка эмоциональных связей со значимыми Другими, в первую очередь, с матерью.
Диагностические данные теста «Рисунок человека». Рассмотрим результаты исследования с помощью методики «Рисунок человека», поскольку изображение человеческой фигуры своего и
противоположного пола репрезентирует образ телесного Я субъекта, т.е. совокупность представлений о собственной телесности, половой идентификации, границах тела и, что особенно важно, эмоциональном отношении к нему, приятии/неприятии телесности в целом и телесных отправлений, в частности. За единицу анализа был принят уровень дифференцированности и интегрированности образа Я, измеряемый по шкале Н. Marlens и Н. Witkin. Кроме того, в соответствии с задачами исследования и с учетом всего массива диагностических данных введен ряд дополнительных категорий – шкал оценки рисунка, гипотетически «патогномоничных» эмоциональному опыту сексуального и физического злоупотребления: наличие/отсутствие инверсии пола, целостность/фрагментированностъ образа Я, высокий/низкий уровень проницаемости границ изображенных фигур, сжатые вместе/нормально расставленные ноги, наличие/отсутствие «генитального акцента».
Наличие инверсии пола констатируется, если испытуемый изображает первой фигуру противоположного пола. Согласно Н. Marlens, порядок рисования фигуры своего или противоположного пола считается проекцией эмоционально- ценностного отношения рисующего к собственной половой принадлежности и идентичности. Под целостностью телесного образа Я на рисунке мы подразумевали наличие всех основных частей тела, т.е. целиком прорисованной фигуры, черт лица, одежды; отсутствие важных частей тела квалифицировалось как фрагментированностъ телесного образца Я. Уровень проницаемости границ изображенных фигур переживания вторжения в телесные и психологические границы, ощущение их хрупкими, неопределенными или неустойчивыми будут проецироваться на изображение человеческой фигуры в виде неравномерной линии контура, разрывов и пропусков, различных «повреждений» изображения, например, таких, как зачеркивание или излишне грубая штриховка.
Следующие три категории анализа были выделены на основе исследований R.A. Hibbard, G.L. Hartman [26], [27]. Как показывают исследования этих авторов, наличие сжатых вместе ног у фигуры человека – это характерная деталь в изображениях человеческой фигуры у детей, переживших сексуальное насилие, что передает состояние напряженности, «зажатости». Преувеличение размеров отдельных частей человеческой фигуры мы трактуем метафорически-буквально как преувеличение субъективной значимости и ценности их. Преувеличенно большие руки – также типичная характеристика рисунков жертв сексуального злоупотребления; при количественном анализе этот показатель учитывался для фигур человека обоего пола, поскольку преувеличенно
Таблица 1. Сведения о семейной ситуации в контрольной и экспериментальной группах (в %)
| События семейной жизни | Контрольная группа | Экспериментальная группа |
| Физическое насилие | 43.1 | 37.5 |
| Сексуальное насилие | 26.4 | 41.7 |
| Смерть одного из родителей | 16.7 | 33.3 |
| Развод родителей | 26.4 | 33.3 |
| Наличие отчима или мачехи | 9.7 | 16.7 |
| Наличие в семье родственника, страдающего алкоголизмом или наркоманией | 40 | 45.8 |
| Помещение в пятидневные ясли и детский сад, интернат или другое воспитательное учреждение | 7 | 16.7 |
| Мать оставила семью | 0 | 16.7 |
| Не знают родителей (сироты, отказники) | 0 | 16.7 |
большие руки у фигуры собственного пола можно толковать как защиту по типу идентификации с агрессором.
Изображение гениталий статистически чаще встречается в рисунках детей – жертв сексуального насилия, чем в обычной выборке, в то же время, подчеркивают исследователи, эта характеристика не является абсолютным диагностическим критерием, а выступает лишь как тенденция, отчетливо заметная при обследовании репрезентативных выборок. Мы предлагаем категорию «генитального акцента» для обозначения преувеличенного внимания рисующего к этой телесной области, как и предыдущий критерий, указывающего на повышенную субъективную значимость этой части телесного Я, вносящего своего рода перекос и искажение сбалансированности «пространства» телесной самоидентичности. В отличие от детей, взрослые крайне редко изображают анатомически подробное обнаженное тело или прорисовывают его в анатомических подробностях; если же подобные «особые феномены» отмечаются (и не только в тесте «Рисунок человека», но и в тесте Роршаха), то патогномоничность их расстройствам личности возрастает.
Очень часто поза и расположение частей тела и деталей одежды на рисунке таково, как если бы изображенный человек пытался как-то защитить или скрыть, спрятать генитальную область. Так, например, испытуемые часто изображали фигуру, стоящую с засунутыми в карманы руками, при этом изображение пояса и карманов выделялось другим цветом, жирными линиями или штриховкой. Само по себе это вряд ли в ста процентах случаев указывает на внимание к гениталиям, однако эти рисунки имеют одну необычную особенность: у большинства изображенных фигур ноги сдвинуты вместе. Это крайне неудобная, неустойчивая поза, связанная с напряжением мышц ног и тазовой области, которую, например, принимает человек, не желающий показать, что у него сильно разболелся живот. Изображенная таким образом фигура выглядит так, как если бы человек, держа руки в
Таблица 2. Особенности телесного образа Я в контрольной и экспериментальной группах
| Категория анализа | Контрольная группа | Экспериментальная группа |
| Инверсия пола | 0.43 +/- 0.6 | 0.29 +/- 0.9 |
| Уровень проницаемости границ | 0.69+/- 0.07 | 0.68 +/-0.12 |
| Фрагментированность | 0.44 +/- 0.08 | 0.55 +/-0.17 |
| Сжатые вместе ноги | 0.24 +/- 0.05 | 0.23 +/- 0.09 |
| Преувеличенно большие руки | 0.31 +/-0.05 | 0.27 +/- 0.09 |
| Генитальный акцент | 0.40 +/- 0.06 | 0.86 +/- 0.27 |
карманах, тем самым поддерживал сдвинутыми вместе собственные ноги. Другой пример касается изображения обнаженной человеческой фигуры своего пола без половых признаков, тогда как фигура противоположного пола изображена в одежде. Такой рисунок может являться способом продемонстрировать окружающим собственную «генитальную неуязвимость»: «Смотрите, у меня «там» ничего нет!». Еще более иллюстративным является пример рисунков, на которых изображенные персонажи прикрывают скрещенными руками низ живота. Для испытуемых эта категория оказалась наиболее типичной среди всех анализируемых показателей. Абсолютное большинство испытуемых демонстрируют повышенное внимание к этой части рисунка, хотя оно может быть выражено с разной степенью интенсивности.
Данные методики реконструируют особенности телесной самоидентичности испытуемых таким образом: высокий уровень проницаемости границ сочетается с большой степенью фрагментированности, «разорванности» образа Я, расчлененности его на плохо интегрированные отдельные «куски». Образ Я обладает низкой степенью артикулированности, половая идентичность лишь в ряде случаев сохранна и адекватна, в некоторых случаях нарушена грубо. Распространенность «генитальной акцентуации» лишь отчасти может объясняться родом занятий, скорее, это отражает широкий спектр эмоций и ощущений, связанных с этим родом деятельности: от отвращения – до живого интереса и азарта, от фригидности – до гиперсексуальности. Повышенное внимание к гениталиям у испытуемых не носило собственно сексуального характера, создавалось впечатление, что сексуальность этих женщин как бы отделена от переживания своей телесности. Описанный феномен назван нами «расщеплением системы телесных смыслов»: анатомический смысл при этом «выпячивается» и гиперболизируется, что выражается в преувеличенной ценности к здоровью, целостности определенного органа, в то время как эмоционально-телесный смысл, связанный с ощущениями и переживаниями собственно своей сексуальности, отрицается и осуждается. Известно, что ценность отдельных телесных качеств изменчива и зависит от пола и возраста, от происходящих в обществе процессов, от того, болен ли субъект психически, физически, или здоров. В то же время, она тесно связана со степенью самоудовлетворенности и знаком эмоционально- ценностного самоотношения [3, 13, 14]. Сексуальные домогательства по отношению к ребенку в виде прикосновений, щипков или тычков, а также собственно сексуальное насилие, причиняя боль, часто переживаются им как телесное «повреждение». Таким образом, чрезмерная акцентуация внимания на генитальной сфере телесности, с одной стороны, и игнорирование, вытеснение сексуальной проблематики, с другой, указывают не только на изменение ценности определенной телесной области, но и на отсутствие связей между генитальным и сексуальным: женщины, занимающиеся проституцией, испытывают потребность «защищать» или «беречь» первое, но ничего не хотят слышать и знать о втором. В материалах проективного исследования сексуальная тематика действительно подвергается отщеплению и отчуждению, в отличие от генитальной, анатомической по сути. Как и многие другие аспекты самоидентичности, сексуальность как совокупность телесных качеств субъекта, переживаний, ощущений, фантазий и опыта, оказывается расщепленной на две независимые структуры, неинтегрированные в целостный образ Я. В основе полученных данных мы считаем обоснованным вывод о «фальшивом телесном Я» и «фальшивой» полоролевой самоидентичности испытуемых, искусственно сформированной женственности, поддерживаемой часто внешними атрибутами, «на дне» которой кроются конфликтное, преобладающе-негативное отношение к своей телесности.
Диагностические данные теста Роршаха и методики «Рисунок несуществующего животного». Ответы, содержащие в себе указания на движения людей, животных или предметов, в протоколах теста Роршаха традиционно считаются одной из самых важных диагностических категорий. Так, в согласии с данными Н. Witkin [36], мы считаем, что М-ответы связаны с уровнем полезависимости/автономии субъекта, так что их отсутствие или преобладание пассивно-страдательных атрибуций указывают на зависимость, внушаемость, тревожность и дефицит творческой инициативности. В соответствии с задачами настоящего исследования, в которых важнейшим пунктом является разработка и апробация методических процедур, позволяющих квалифицировать в самом характере переживания самоидентичности знаки перенесенного ранее насилия, мы предлагаем классифицировать ответы движения М по следующим четырем категориям: виктимные, пассивно-зависимые, активные, агрессивные ответы.
Виктимные ответы движения содержат в себе указание на страдательную, беспомощную, «жертвенную» позицию описываемого объекта, позицию жертвы другого объекта или окружающих обстоятельств. Например: «Человек, как будто его привязали, руки к ногам. Раньше так издевались
над людьми. Руки привязывали, ноги привязывали». Пассивно-зависимые ответы движения чаще всего отражают образ объекта, как бы запечатленный на фотоснимке в момент начала движения. Движения, описываемые в этой категории ответов, всегда «застывшие», лишенные жизни, инициативы. В эту категорию попадали ответы с недифференцированным описанием движения, когда активность объекта «мыслилась» испытуемым, но не «чувствовалась», а также «потенциальные», но не совершившиеся движения. Например: «На человека оно не похоже, но типа танца, застыло в одном движении, там вниз, а там руки вверх». Активные ответы, движения представляют собой группу ответов, в которых движения описываются как свободные, нестесненные, совершающиеся по выбору субъекта. Описывая такие движения, испытуемый эмоционально и телесно вовлечен в них. Например: «Два украинских танцора, бацающих гопак», «Чертики голосуют на конях: – Давай! Давай!». Агрессивные ответы движения, как ясно из названия, включали описания драк, битв, угроз одного объекта другому и нанесения ему ущерба. К этой группе были также отнесены ответы, описывающие то или иное движение из позиции «преследователя», пытающегося «настичь» жертву. Например: «Что-то зловещее, какая-то беда. Или попугать кого-то хочет. Или что-то бедовое, или пугающее. Какой-то качок…». Мы полагаем, что фиксация на более ранних, соответствующих пограничной личностной организации, стадиях развития объектных отношений отразится на процессе онтогенеза в виде дефицита активности, скованности инициативы, что в протоколах теста Роршаха проявится в преобладании виктимно-зависимых и пассивных описаний движений людей и животных над описаниями активных, свободных действий. Агрессивно-деструктивные описания движений, в свою очередь, также соотносились с ранними доэдипальными стадиями развития объектных отношений, понимаемыми как проявление характерных для пограничной личности атак агрессивно-разрушительных частей личности, с которыми она не в состоянии справиться.
Содержание ответов движения в тесте Роршаха оказывается «смещенным» к полюсу пассивности и виктимности (63% ответов). Согласно этим данным, женщины, занимающиеся проституцией, более пассивны и зависимы, часто проецируют в тесте Роршаха переживания собственной беспомощности, открытости вторжению извне. На первый взгляд неожиданным выглядит полное отсутствие в протоколах теста Роршаха ответов агрессивного содержания. Этот факт, на наш взгляд, демонстрирует «работу» защитного механизма расщепления, с помощью которого отчуждается в сознании агрессивно-карающая часть Я, чтобы проявиться внезапными вспышками неудержимой ярости, и сохраняется пассивно- жертвенная часть, помогающая поддерживать «презентацию» самой себя как женственной и покорной потенциальному клиенту. При этом часть отщепленной агрессии обращается на собственную телесную сферу и трансформируется в соматические симптомы, преувеличенное внимание и заботу о здоровье. Лечащие врачи часто отмечали у этих женщин ипохондрические черты – малейшее изменение в телесных ощущениях заставляло их обращаться к врачу с тревожными вопросами.
Баланс примитивных и высокоуровневых защитных механизмов считается одной из центральных характеристик личностной организации. Важнейшими примитивными защитами обычно считают расщепление и проективную идентификацию. Диагностика последней представляет наибольшие трудности в силу «разделенности переживаний пополам» между субъектом и объектом переживаний. Возможно, следы этой формы нарушения границ Я проглядывают в присутствии фрагментов садомазохистского комплекса в репрезентации Я и Другого, когда то один, то Другой демонстрируют позиции то жертвы, то преследователя, то соблазнителя, то соблазняющего. Дальнейшее развитие этих гипотез привело нас к анализу особенностей Я и объект-репрезентаций. Нами было выделено четыре типа репрезентаций: «жертва», «фаворит», «уверенный в себе» и «агрессор». Опираясь на предположение Кернберга (1998), мы считаем, что каждый из этих типов представляет собой в то же время определенный этап формирования этих репрезентаций. Первым этапом становится позиция жертвы, формирующаяся вследствие восприятия внешних объектов как всемогущих и жестоких, когда единственным способом выжить становится полное подчинение. Следующим этапом становится позиция агрессора, достигаемая вследствие индентификации с объектом, ярость, ненависть в отношениях со значимыми Другими. Альтернативой агрессивной позиции становится позиция «невинного наблюдателя» с циничным и фальшивым способом общения. Такая позиция нами также была обнаружена и названа позицией фаворита. Таким образом, репрезентации Я и объектов у наших испытуемых имеют ярко выраженный нарциссический характер и характерны при злокачественном нарциссизме у антисоциальных личностей.
Наиболее распространенной оказывается позиция жертвы (38.1%), при которой образ Другого воспринимается как враждебный и карающий, а образ Я оказывается ничтожным и ущербным. Для «жертв» характерны указания на крайнюю уязвимость, одиночество и отвержение, собственную пассивность, зависимость и слабость. Они обнаруживают не только диффузию половой идентичности, но и размытые, неструктурированные и хрупкие телесные границы, которые не могут противостоять никакому вторжению. «Мягкий, как желе», «похож на медузу», «хрупкий, его могут раскидать», – такие описания дают испытуемые этим животным. Данная позиция действительно сопоставима с нарциссической организацией личности у антисоциальных субъектов, однако, она может быть соотнесена и с пограничной структурой личности, стремящейся насытить эмоциональный голод и становящейся в зависимую позицию от «кормящего» Другого, причем если Другой фрустрирует ненасыщаемую аффилиативную потребность, то его образ переживается как враждебный, карающий или преследующий. Подобная позиция может быть сопоставлена с описанным (Е.Т. Соколовой и И.Г. Чесновой) вариантом самооценки, характеризующейся
низкими самоуважением и уровнем симпатии со стороны значимых Других («слабый и плохой»), для нее характерно использование примитивного обесценивания (самого себя). В свою очередь, «фавориты» – это животные, описываемые как всеобщие любимцы. Они также не в состоянии постоять за себя, но им и не угрожает никакая опасность: они «слишком хороши, чтобы иметь врагов». Позиция, демонстрируемая в этом случае, связана с тотальным отрицанием недоброжелательности и агрессии в свой адрес, а равно и своей собственной, адресованной другим. Животные этой группы часто описывались как домашние, находящиеся под защитой и опекой человека. Следует отметить, что наряду с сохраняющейся в этой группе диффузией идентичности, размытость телесных границ сменяется описанием приятной на ощупь текстуры покровов, мягких, пушистых и шелковистых, к которым так и хочется прикоснуться. Сочетание привлекательности и беззащитности дает представление о совершенно ином типе виктимности – кокетливой, соблазняющей («Что со мной может случиться, ведь все так замечательно ко мне относятся!»). В описании нравов и повадок «фаворитов» доминируют черты невинности, «очаровательной незрелости», в сочетании с уверенностью в собственной безопасности. Этот тип может быть сопоставлен с вариантом самооценки, характеризующейся низким самоуважением, но высоким уровнем симпатии окружающих («слабый и хороший»). Кроме того, она может быть соотнесена с примитивными защитами отрицания и идеализации (как самого себя, так и другого).
Импульсивность и открытость границ искажают представления как о Другом, так и самом себе, что является проявлением нестабильного, флуктуирующего между полюсами грандиозности и ничтожества, паттерна межличностных отношений. Женщины, занимающиеся проституцией, демонстрируют относительно немного агрессивно-деструктивных репрезентаций Я и объектов (19%). В свете предположения о том, что выделенные позиции являются также и этапами формирования репрезентаций Я и объектов, становится понятным, почему агрессивный тип репрезентаций появляется именно у той части группы, в которую вошли женщины с наиболее интенсивным эмоциональным опытом насилия: необходимость справляться с повторяющимися переживаниями насилия провоцировала идентификацию с агрессором, что особым образом исказило Я и объект-репрезентации. Согласно О. Кернбергу (1998), мир объектных отношений у подобных пациентов претерпел «злокачественное превращение», что привело к обесцениванию и садистскому порабощению потенциально хороших интернализованных объектных отношений со стороны жестокого, всемогущего Я.
Высокий показатель полезависимости по методике вставленных фигур делает данные предположения вполне обоснованными, ведь сверхвысокая зависимость от окружения, в том числе, имеет в качестве последствий спутанность границ Я и не- Я, бессознательное смешение чувств, часть которых защитно атрибутируется Другому с целью иллюзорного поддержания ощущения целостности Я. Однако «платой» за подобную целостность становится рабская зависимость от Другого, восприятие последнего как части своего Я, отданного Другому («Я ему всю себя отдала, а он?!»). Благодаря такой зависимости восстанавливается самоидентичность, однако лишь частично, о чем свидетельствует, в частности, преувеличенная значимость репрезентации генитальной части телесного Я у фигуры своего пола, а также присутствие в репрезентациях Я как маскулинных черт (ассоциированных прежде всего с агрессивностью, враждебностью), так и фемининных (ассоциированных с жертвенностью).
Отрицание часто обнаруживается в ответах на таблицы теста Роршаха в форме отказов отвечать на таблицу или отказов от собственных, только что выдвинутых гипотез: «Это страшное чудовище… Нет, ну какое же это чудовище! Сразу видно, что шкура медвежья» Обесценивание встречалось в форме «испорченных» человеческих фигур или уничижительных комментариев в их адрес: «Две девочки смотрят друг на друга… Только страшненькие они какие-то, некрасивые». Распространенность защитных механизмов такого рода неудивительна, если вспомнить, что специфика профессиональной деятельности женщины, занимающиеся проституцией, вынуждает ее «не замечать» сопровождающих ее ежедневно «витальных» опасностей, среди которых и риск заражения венерическими болезнями, и вероятность быть избитой, покалеченной, даже убитой «клиентом», подвергнуться сексуальному насилию в грубой форме. Снизить уровень напряжения, тревоги и страха в этих ситуациях способно только отрицание. Напомним, что насилие, вторжение в границы Я пронизывает профессиональную деятельность женщины, занимающейся проституцией: сначала она предоставляет свое телесное Я в абсолютное распоряжение Другого (причем безо всякой избирательности, в силу неразборчивости – промискуитета), второй раз вторжение происходит, когда женщина, занимающаяся проституцией, «позволяет» заразить себя тем или иным венерическим заболеванием клиенту, отказывающемуся использовать барьерные методы контрацепции. В связи с наличием ипохондрической фиксации, которая оказывается бессильной положить конец саморазрушительному обращению со своим Я, следует предположить доминирование наиболее архаического защитного механизма – расщепления самоидентичности и
отчуждения части Я, причем как на вертикальных уровнях самоидентичности, так и на горизонтальных. Моральное Я отщеплено от чувственного, анатомическое от эротического, любовное от агрессивного и т.д. Поскольку обесценивание и отрицание – наиболее популярные защиты, используемые испытуемыми, из статистических данных следует, что большая часть эмоционального напряжения разрешается за их счет, идеализация же используется редко. На наш взгляд, в данном случае речь идет о переработке специфического детского опыта наших испытуемых. В этом опыте, чрезвычайно травмирующем и фрустрирующем потребность в любви и привязанности, недостает объектов для идеализации, их «негде взять». Возможно именно поэтому система защит оказывается смещена в сторону механизмов отрицания и обесценивания – механизмов, приписывающих объекту «плохость» и ущербность. Мир объектов у испытуемых – это мир «тотально плохих» объектов, злых, пугающих, наказывающих и покидающих, а место для абсолютно хороших, идеализированных объектов оказывается «пустым» и ничем не заполненным. Таким образом, промискуитет – один из способов «заполнения» этой пустоты. Опираясь на сообщения испытуемых, можно с уверенностью утверждать: опыт этих женщин свидетельствует, что любой клиент может быть опасен и жесток. Вместе с тем, в их социальной среде существует своеобразная «мифология», согласно которой у каждой девушки была в жизни хотя бы одна встреча с беспредельно добрым, холостым и богатым человеком, осыпающем ее цветами и умоляющем выйти за него замуж. Таким образом формируется, а по сути, искусственно создается, репрезентация объекта, с которым Я связано аффектами любви и восхищения, в противовес существующим в реальности опасным объектам, с которыми Я связано лишь аффектами страха и ненависти.
Результаты статистического анализа данных.
Обратимся теперь к наиболее важным результатам формального (количественного) анализа результатов исследования (см. табл. 3). Как следует из полученных данных, у женщин, занимающихся проституцией, с возрастанием интенсивности эмоционального опыта насилия нарастают переживания гнева, деструктивные, агрессивные тенденции в сочетании с переживаниями собственной грандиозности. Образ девушки, занимающейся проституцией, чтобы «отомстить» насильнику или соблазнителю, приобретает неожиданное подтверждение в этих данных.
Фактически, «агрессивный» тип Я-репрезентации, несмотря на то, что это не самый типичный для этой группы вариант, оказывается одной из наиболее важных переменных. Переживание собственной деструктивной, разрушительной грандиозности с аффектом ярости связано у
Таблица 3. Результаты статистического анализа данных
| Переменные | Коэффициент корреляции Спирмена | Уровень значимости |
| Эмоциональный опыт насилия/Тип «агрессора» | 0.47 | р < 0.01 |
| Эмоциональный опыт насилия/Тип «жертвы» | -0.41 | р < 0.05 |
| Эмоциональный опыт насилия/Ответы с детерминантной текстуры | 0.44 | р < 0.05 |
| Тип «агрессора»/Обесценивание | 0.55 | р < 0.01 |
| Тип «агрессора»/Соматизация аффекта | 0.41 | р<0.01 |
| Тип «агрессора»/Виктимные ответы | 0.84 | р<0.01 |
| Тип «агрессора»/Крупные руки в изображении фигуры человека | 0.51 | р<0.01 |
испытуемых с защитным механизмом по типу обесценивания, соматизацией аффекта, виктимными ответами в протоколах Роршаха и низким уровнем зрелости автономии. Также этот параметр положительно коррелирует с наличием в «Рисунке человека» преувеличенно крупных рук, что, как известно, также интерпретируется как проекция агрессивных побуждений. В то же время, возрастает и внимание к собственным границам, в частности, телесным (возрастание количества ответов с детерминантой текстуры с тесте Роршаха).
Кроме того, в результате формального анализа установлено, что в протоколах женщин, занимающихся проституцией, феномен «инфантилизации» используется даже чаще, чем в контрольной группе пациентов с личностными расстройствами (соответственно, р = 0.95 и р = 0.58 по статистике Вилкоксона для независимых выборок). В ответах теста Роршаха инфантилизация проявляется в видении образов детских игрушек, детенышей животных, маленьких, беспомощных существ и связывается с самоощущением и самопрезентацией себя как маленького, безобидного, беспомощного. Таким образом, эти женщины демонстрируют большую степень эмоциональной незрелости, склонности к регрессу в опасной ситуации, а также тенденцию к тотальному отрицанию агрессии извне и отщеплению собственных агрессивных чувств. Репрезентация себя как маленького и беспомощного может иметь двоякий смысл. Таким образом осуществляется проективная идентификация с Зависимым и Ничтожным Я, служащая психологической защитой в небезопасной для жизни среде, в которой существуют женщины, занимающиеся проституцией. Этот стиль защиты («Не тронь меня – я слишком мала и слаба, чтобы дать Тебе отпор!») сопоставим с нервной анорексией, в психоаналитическом понимании означающей символический отказ от формирования зрелого, женственного телесного облика. Отщепленная агрессия обращается на самое себя и
стр. 79
становится источником ипохондрических черт. Кроме того, такая инфантильность может иметь кокетливый, соблазняющий характер («Тронь меня – я слишком мала и слаба, чтобы дать тебе отпор!»), и тогда она приобретает совершенно иной смысл. В свете гипотезы о перенесенном в детском возрасте насилии как этиологическом факторе личностных расстройств такая «провоцирующая беспомощность» может служить средством вовлечения Другого в привычный, единственно доступный паттерн межличностных отношений – паттерн взаимодействия насильника и жертвы, где оба партнера попеременно отыгрывают оба полюса своего садомазохистического Я.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, полученные в результате проективного исследования данные подтверждают выдвинутые гипотезы. Эмоциональный опыт женщин, занимающихся проституцией, содержит интенсивный опыт сексуального и физического насилия, причем интенсивность его превышает таковую как в среднем в популяции, так и в группе пациентов с личностными расстройствами. Как показывает анализ полученных данных, женщины, занимающиеся проституцией, обладают личностной организацией пограничного уровня.
Нарушение пространственно-временного аспекта самоидентичности ярче всего проявляется, несомненно, в феноменах нарушения границ телесного Я, однако затрагивают и более глубокие аспекты представления о себе и других людях. «Взаимозаменяемость» позиций Жертва – Преследователь от Я к объект- репрезентациям, смена ролевых позиций на полярно противоположные говорит о временной нестабильности самоидентичности, а произвольность противоречивых атрибуций то самому себе, то значимому Другому, а то и себе и Другому, указывает на слабую дифференциацию паттернов репрезентаций Я-Другой вследствие механизмов расщепления и проективной идентификации. Дефицит полоролевой самотождественности проявляется в недостаточно адекватной и определенной половой идентификации этих женщин, замаскированной «фальшивой», нарочитой женственностью, призванной скрыть негативно- враждебное отношение к собственному телу.
Развитие ребенка «в контексте» различных форм насилия приводит к интернализации всемогущих и жестоких объектов, что вызывает стремление выжить путем полного рабского подчинения и пассивности, но идентификация с жестоким объектом позволяет проявиться собственной ярости и гневу. Репрезентации объектов остаются либо грандиозными и всемогущими, либо становятся беспомощными и ничтожными, отражая систему объектных отношений у нарциссической личности. Ипохондрическая идеализация «телесно здорового Я» также указывает на данный тип личности, хотя и в дефицитарном, неполном выражении. Развивающаяся в связи с пережитым в детстве насилием самоидентичность описанного типа, в свою очередь, приводит к формированию в позднем подростковом и раннем юношеском возрастах специфических паттернов поведения, традиционно понимаемых как девиантные, с нашей же точки зрения, представляющие собой виктимность особого рода.
Таким образом, особенности самоидентичности, репрезентаций Я и объектов, выявленные в настоящем исследовании, позволяют квалифицировать женщин, занимающихся проституцией, как обладающих нарциссической личностной организацией пограничного уровня, а феномен проституции рассматривать не только как форму антисоциального поведения, но и как единый сложный комплекс нарушения самосознания и стиля личности, демонстрирующий общность психологических механизмов, этиологии и патогенеза патологической личностной структуры и развития девиантного поведения. Напомним также, что в обследовании принимали участие «уличные» проститутки, зараженные сифилисом, т.е. фактически «изнасилованные» привнесенным профессией заболеванием. Конечно, было бы наивно (или цинично) не принимать в расчет, что для большинства женщин проституция сегодня – это еще и способ материально выжить, прокормить себя и своих близких. В этой связи мы вполне отдаем себе отчет в недостаточной полноте исследования, необходимости его дополнения изучением социально-психологических аспектов, что и должно составить ближайшую перспективу и продолжение настоящего исследования.
